Около года назад я сидела на кухне, забравшись с ногами на стул, смотрела видео Элизабет Гилберт на Youtube, молча кивала и плакала, потому что не могла поверить, что есть человек, который долгие годы испытывал то же самое, что испытывала я на протяжении многих лет. Точь-в-точь. Она, как и я, смотрела людям в глаза, пытаясь понять, что они хотят от нее услышать, боясь расстроить, разочаровать, рассердить. Она, как и я, хотела искренне сделать их самыми счастливыми, уберечь их, помочь. Она, как и я, пыталась стать тем, кто был им нужен больше всего. Кем угодно, кроме себя.
Большую часть своей жизни я не задумывалась о том, что я и сама не знаю, какая я. Чего мне хочется. Что для меня недопустимо. Что «мое», а что совсем нет. Вместо этого, я пыталась угадать, как «правильно» и как «надо». Мне казалось, что это и есть гибкость. Толерантность, черт бы ее побрал. Все свои переживания, все негодование и возмущение я молча складывала в маленькие коробочки и убирала куда подальше, чтобы не болело так сильно и не попадалось на глаза.
Когда у меня родилась дочка, все очень резко изменилось. Я смотрела на нее, наблюдала, и мне больше всего на свете хотелось, чтобы она была собой, такой, какая она есть и никогда не позволяла другим людям обижать себя, как это делала я (за меня даже в школе отдувалась лучшая подруга, матеря и погоняя обидчиков учебником по алгебре). Я же никогда не умела давать отпор, он всегда был где-то глубоко внутри, такой интеллигентный, с миллионом извинений и оговорок, даже тогда и там, где хватило бы одного слова из трёх букв. У меня как будто пропадал голос, и я просто физически не могла ничего сказать. Молчала. И с легкостью находила тысячу и одно оправдание любому человеку и поступку.
Все эти мысли грызли меня изнутри и не давали покоя, пока в один из пасмурных апрельских дней, по дороге из магазина, я не поняла, что моя дочка никогда не будет самой собой, пока я не стану такой, какая я есть. Она не сможет дать отпор, пока я молчу в ответ на то, что причиняет мне боль. Она не сможет быть искренней, пока я обманываю сама себя и делаю вид, что все в порядке и меня все устраивает.
Кажется, это называют переоценкой ценностей, а кто-то винит во всем гормоны. Не знаю. Мне в тот момент захотелось спрятаться куда-нибудь, убежать, сделать вид, что я ничего не почувствовала, и мысли эти – вовсе не мои. Но какой-то механизм внутри был уже запущен, и я больше не могла, физически не могла противиться переменам, которые начали происходить внутри. В рок-опере «Юнона и Авось», в одной из партий звучат такие слова: «Душой я бешено устал». Я почему-то очень хорошо запомнила именно их. Точнее слов было не подобрать. Я бесконечно, бешено устала не понимать и обманывать себя. Медленно, но верно начало происходить отторжение целого пласта моего мира, всего, что было «до».
За бортом моего доверия (и терпения) оказались люди, которые были неискренними со мной (и с собой), лицемерили, манипулировали, перетирали кости, аккумулировали злость и неприятие, позволяли себе намного больше, чем я готова была физически терпеть. Я и сама оказалась за бортом, вернее, та часть меня, которая всегда боялась что-то изменить, чего-то по-настоящему захотеть и тихо плакала в подушку по ночам, жалея себя и не понимая, как ей быть.
Вот знаете, когда такие люди, как я, что-то вдруг резко меняют, уходят от своих вторых половин, увольняются с работы, перестают одним махом общаться сразу с несколькими друзьями и знакомыми, переезжают в другую страну, все вокруг недоумевают, что это, мол, на неё нашло. Прямо как у Черномырдина: «Никогда не было и вот опять». Они не знают и не могут понять, что терпеть можно долго, но не бесконечно, и иногда, после затяжного ливня любая, самая крохотная капля может стать последней.
Я нагло совру, если напишу, что теперь я знаю себя как облупленную и щелкаю правдой по носу каждого встречного-поперечного. Нет. Совсем нет. Мне по-прежнему непросто, например, оставить негативный отзыв об отвратительном клиентском обслуживании. Или сказать, что мне не нравится идея, и я не буду браться за ее воплощение. Или признаться подруге, что я с ней в корне не согласна. Все это дается мне с огромным трудом. Как и прежде, мне не хочется никого обидеть, и я все еще переживаю за чувства других.
Наверное, просто за свои чувства я стала переживать больше. Не потому, что я эгоистка, так ведь это принято называть. А потому что я мама и хочу, чтобы моему ребенку передавались не коробочки с запертыми в них переживаниями и проглоченным когда-то возмущением, не расплющенная токсичным окружением самооценка, а уверенность, стойкость, ответственность за себя и уважение не только к старшим, но и к себе. А еще я перестала брать на себя ответственность за чужие ошибки и платить за них. И моей следующей татуировкой обязательно станут слова:
OPEN, GENTLE HEART. BIG FUCKING FENCE
Чистосердечно ваша С.